ЛЕГЕНДЫ ОБ ОГУЗ-ХАНЕ. ПЛЕМЕННОЕ ДЕЛЕНИЕ ТУРКМЕН
Выдержки из главы произведения Рашид ад-Дина "Джами ат-Таварих" (Сборник летописей)
«Долгие времена и много лет после Огуза и детей его было множество государей из тех племен, и в каждый век из этих упомянутых 24 ветвей появлялся государь мощный и обладатель счастья. Долгое время царствование оставалось постоянно в его доме, так что продолжительное время царствование было у ветви Салур, а потом были уважаемые государи и у других ветвей, как о каждом из них будет приведен рассказ в «Истории Огуза», имеющей составить приложение к этой истории. Правление и царствование их достигло до этого государства Иранской земли: в этих странах есть много государей и великих эмиров, известных славных и почтенных, из рода Огуза, однако не всякому человеку известно, что они из детей Огуза. Народ туркмен определенно знает из какой ветви этих племен (происходит) каждый государь и каждый эмир. Государи династии Сельджуков и деды их, бывшие великими и сильными государями, которые царствовали в областях Турана и Ирана около 400 лет и которым подчинялись страны от крайних пределов Египта до пределов Китая, происходят из ветви кынык, и история их также будет приведена сокращенно в приложении к этой книге, в прибавлении к истории Огуза…»
ТУРКМЕНСКИЙ ЭПОС «ГОРКУТ-АТА» КАК ИСТОРИКО-ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ ДОКУМЕНТ
Б. Диванкулиева, Туркменистан
В Туркменистане 2016 год объявлен Годом почитания наследия, преобразования Отчизны. Выдающийся памятник культурного наследия туркменского народа эпос «Горкут ата» («Книга моего деда Горкуда»), датируемый V в., давно вошел в мировую сокровищницу литературы. В прошлом году исполнилось 200 лет со времени обнаружения рукописи эпоса в фонде древних рукописей г. Дрездена. Все эти годы не ослабевает интерес исследователей к этому литературному памятнику, который распространен также среди многих тюркских народов. Впервые полный перевод эпоса на русский язык был осуществлен академиком В. В. Бартольдом[1]. Как отмечали востоковеды В. Жирмунский и А. Кононов, для историков и этнографов эпос «Горкут ата» представляет исключительный интерес [1, с. 5]. И это неудивительно, ведь в произведении нашли широкое отражение обычаи и обряды, быт и общественные отношения, верования и менталитет огузов-туркмен. В данной статье исследуется значение этого эпоса как историко-этнографического источника, показаны традиции, многие из которых сохраняются в народе.
Эпос «Горкут ата» состоит из двенадцати глав. В центре повествования — легендарный старец Горкут ата, который дает людям мудрые советы и наставления. Эпос пронизан идеями добра, единения, взаимопомощи, гостеприимства. В прозаическом тексте и в стихотворных строках излагаются духовные ценности огузов-туркмен, воспевается мужество, готовность отразить врага и защитить свою землю, верность семье и традициям предков. Велико воспитательное значение эпоса «Горкут ата». Песни, сказания из эпоса исполнялись певцами — бахши на туркменских празднествах — тоях и духовные ценности народа передавались из поколения в поколение. Пословицы и поговорки проходят через все повествование красной нитью: «Дружный народ и могуч, и силен», «Единый народ никому не сломить», «Не отрекайтесь от друзей», «Лишь дружный цели своей достигает», «Не делайте друг другу вреда», «С радушием гостей встречают», «Дочь без примера матери наставления не примет, сын без примера отца угощенья не устроит», «Старый хлопок тканью не станет, старый враг другом не станет», «Если накинуть уздечку на голову черного осла, он мулом не станет», «Гордых людей Бог не любит», «Не сгубив коня, дороги не пройти» и многие другие. Все эти пословицы и поговорки не теряют своего воспитательного значения и сегодня.
В «Горкут ата» нашли отражение свадебные обряды огузов- туркмен. Интересно, как один из персонажей, Бейрек, сообщает своему отцу Байбура-беку о своем намерении жениться. На вопрос отца, что он видел любопытного у огузов, сын отвечает: «Что мне видеть? У кого есть сын, тот его женит, у кого есть дочь, тот выдает ее замуж», из чего отец понимает его намерение [1, с. 36]. У туркмен сын, из уважения к отцу, как правило, не объявляет ему напрямую о желании жениться. Главе семьи об этом сообщает жена или другие родственники. «Отцу достается сын для славы, сын опоясывается мечом на гордость отцу, в тот век сын слово своего отца не нарушал; если кто нарушал, такого сына не принимали» — говорится в эпосе [1, с.51].
У туркмен на брак обязательно должно быть благословение родителей. В главе эпоса «Песнь о Кан-Турали, сыне Канлы-Коджи» юноша Кан-Турали, чтобы жениться на красавице Сельджан-хатун, выполняет три условия ее отца. Начинаются приготовления к свадьбе, но Кан-Турали не входит в свадебный шатер, а разобрав его, уходит с невестой на свои земли, чтобы получить благословление родителей на женитьбу [1, с. 69].
Об обычае собирать старейшин перед женитьбой сына говорится в главе «Песнь о Бамси-бейреке, сыне Кан-Буры». Собравшиеся на совет огузские беки решают послать сватать Бану-Чечек, дочь хана Бай-Биджана, мудрого Горкута ата [1, с. 36]. И в современной свадебной обрядности туркмен сватать невесту отправляются уважаемые люди старшего поколения, а за несколько дней до свадьбы в доме жениха собирается совет — генеш из близких родственников, друзей и соседей, где решаются вопросы по устройству свадьбы.
Решать важные вопросы семьи и общества с привлечением старейшин — яшули является древней традицией туркменского народа. С обретением независимости в Туркменистане каждый год уважаемые старейшины собираются на совет старейшин, где вместе с Президентом Туркменистана обсуждают и решают важные вопросы государственного значения. «Советам старшего вы следуйте всегда» — гласит пословица из эпоса.
В эпосе описывается огузская малая свадьба: «Яртачук, сын Яланчи, справил малую свадьбу, назначил день для большой свадьбы» [1, с.40]. У туркмен перед свадьбой и в семье жениха, и в семье невесты всегда устраивается той садака, приносят в жертву барана, готовят праздничные блюда, приглашают гостей. Можно предположить, что в этом предсвадебном обряде прослеживаются отголоски малой огузской свадьбы, описываемой в эпосе. Сейчас той садака проходят в торжественной обстановке в кафе или в современных зданиях для проведения свадеб той меканы, сопровождаются музыкой, танцами.
В эпосе показано глубокое уважение туркмен к женщине, матери, жене, сестре, дочери. В главе «Песнь о том, как был разграблен дом Салор-Казана» повествуется, что в плен попадают мать, жена и сын Казана. Примечательно, что смиряясь с пленением жены и сына, Салор-Казан хочет вызволить мать, обращаясь к захватчику: «Царь Шюкли, ты унес мои златоверхие жилища; да дают они тебе тень! Ты унес мою богатую казну, мои большие деньги; да будут они тебе на расходы! Ты увел Бурла-хатун и с нею сорок стройных дев; да будут они тебе пленницами! Ты увел моего сына Уруза и с ним сорок джигитов; да будут они твоими рабами!.. Ты увел мою старуху-мать; слушай, гяур! Мать мою отдай мне, без борьбы, без битвы я вернусь назад, уйду, так и знай» [1, с.29]. Мать — хранительница домашнего очага и семейных традиций. «Право матери — право Бога» говорят туркмены вслед за Горкутом ата.
Жена — опора мужа, гордость семьи. В «Горкут ата» на примере таких женщин, как Бурла-хатун, Бану-Чечек, Сельджан-хатун, жена Дяли Домрула показываются присущие туркменской женщине качества, такие как верность, скромность, мудрость, трудолюбие, доброта. Большое внимание у туркмен обращают внимание на воспитание девушки — в будущем она должна стать опорой своему мужу, вырастить достойных детей. Один из героев эпоса обращается к своему отцу: «Отец, возьми для меня такую девицу, чтобы пока я еще не встал с места, она уже встала; чтобы пока я еще не сел на своего черного богатырского коня, она уже села…» [1, с.36]. В эпосе жена — помощница и близкая советчица своего мужа. В. В. Бартольд писал об особом положении туркменской женщины, как оно вырисовывается в сказаниях, о том, что огузы-туркмены имеют только одну жену, которую они любят, уважают: «Нет никаких признаков многоженства: у каждого богатыря только одна хозяйка, которая его «открыв глаза, увидела, отдав сердце, полюбила» [1, с.115]. Один из персонажей эпоса, Дерсе-хан, за неимением детей посаженный в черную кибитку на черную кошму, с горечью обращается к своей жене, но при этом зовет ее так: «Приди сюда, счастье моей головы, опора моего жилища, ростом подобная прекрасно выросшему кипарису, ты, чьи черные волосы обвиваются вокруг лодыжек…» [1, с.15].
О том, что у туркмен принято советоваться с женой в важных семейных вопросах, что за матерью семейства остается решающее слово в таких серьезных и ответственных моментах, как женитьба сына и замужество дочери, отмечали многие европейские путешественники XIX-начала ХХ вв., побывавшие в Туркменистане [2, с. 40]. Так, одному из героев эпоса жена советует: «Джигит мой, мой бек-джигит. Цари — тень Бога; кто поднимет мятеж на своего царя, тому удачи не будет…Поезжай на охоту, твое сердце утешится». Бекиль увидел, что ум и совет его жены хороши.»[1, с.85].
И женщина с глубоким почитанием и любовью относится к мужу. В главе «Песнь об удалом Домруле, сыне Дука-коджи» жена Домрула с готовностью соглашается умереть за мужа: «С лежащими против нас твоими черными горами после тебя что мне делать? Если я пойду туда на летовку, да будут они мне могилой! Если буду пить твои холодные, холодные воды, да будут они моей кровью! Если буду тратить твое золото и серебро, да будут они мне саваном!» [1, с.62]. А плененная жена Салор-Казана готова принять самую страшную муку, но сохранить свою честь [1, с.28].
В эпосе интересно описаны свадебные традиции. Так, на своей свадьбе Бану-Чечек надевает одежды красного цвета [1, с.46]. Туркменская невеста и сегодня в день отъезда из отчего дома в дом будущего мужа одевает платье, сшитое из красной шелковой ткани кетени, красный шелковый халат чабыт, на голову ей накидывают красную, украшенную богатой вышивкой накидку курте. «Невеста с алым покрывалом» описывается в эпосе, «властелином моего красного покрывала» называет Бану-Чечек своего жениха Бейрека [1, с.267, 277].
В главе «Песнь о Бамси-Бейреке, сыне Кан-Буры» упоминается женщина Касырча-Нике (йенге), которая везде рядом с невестой Бану-Чечек [1, 34]. Йенге — жене старшего брата невесты или жениха в туркменской свадебной обрядности отводится важное место [3, с.96]. Так, йенге невесты помогает одеваться ей в день, когда невесту забирают в дом жениха, а иногда и сопровождает ее. Йенге жениха, когда привозят в дом невесту, по традиции садится на место, где должна сесть новобрачная и не встает до тех пор, пока свекровь не одарит ее отрезом ткани или шалью.
Интересно, что у огузов-туркмен не нарекали мальчика именем до тех пор, пока он не покажет себя храбрым, находчивым. « В тот век юноше не давали имени, пока он не отрубил головы, не пролил крови» [1, с.33]. Речь идет о защите своего народа от врага, а также победе над крупным животным: быком, львом. Богач-джана, сына Дерсе-хана, нарекают именем после того, как он поразил быка. Здесь имя образовано от огузо- туркменского слова boga- бык [1, с.262]. Туркменский этнограф, академик А. Джикиев связывал эту традицию с обрядом инициации [4, с.11]. До сих пор туркмены, поздравляя родителей новорожденного и услышав, как его нарекли, говорят: «Пусть будет хозяином своего имени». Причем это пожелание относится и к мальчику, и к девочке. Наречение ребенка красивым, звучным именем считается у туркмен важным родительским долгом.
Заслуживает внимания описание в эпосе «Горкут ата» обычая авункулата, заключающегося в правах, обязательствах дяди с материнской стороны (дайи) и племянниками (йеген). Так, в главе «Песнь о Кан-Турали, сыне Канлы-коджи» Кан-Турали сватается к девушке и выполняет условия ее отца. После того, как отец девушки соглашается на свадьбу, вмешивается его племянник и выдвигает еще одно условие [1, с.67]. Здесь интересно, что решая судьбу дочери, отец прислушивается к словам своего племянника. Далее, в главе «Песнь об Икенеке, сыне Казылык-коджи» юноша Икенек, родившийся в отсутсвие отца, попавшего в плен, воспитывается в семье брата матери [1, с.74]. Одного из центральных персонажей эпоса, Салор-Казана, также воспитывал дядя по матери [1, с. 30]. Этнографы видят в обычае авункулата пережитки материнского рода. Отголоски этого обычая сохраняются у туркмен в обряде гулпак той, когда по истечению ребенком первого года жизни, брат матери (а за неимением его, родственник со стороны матери) постригает ребенку первые волосы. За это отец ребенка одаривает его. Также, когда у ребенка режутся первые зубки и он становится беспокойным, туркмены говорят, что «ребенок просит подарка у дяди». Дядя со стороны матери делает символический подарок и тем самым как бы помогает племяннику или племяннице преодолеть трудный для него период. Считается, что после подарка дяди зубки у ребенка режутся безболезненно.
При изучении этих обрядов становится ясным, что дядя участвует в жизни племянников, как правило, в раннем возрасте. Вероятно, после преодоления ребенком определенного возрастного порога (7–14 лет) он переставал быть близко связанным с родственниками матери. Это могло быть связано в древности с обрядом инициации, через который проходили чаще всего в подростковом возрасте. После инициации подросток становился полноправным членом отцовского рода.
И в свадебной обрядности туркмен прослеживаются отголоски этого древнего обычая. Так, в наши дни невеста вместе с подарками ближайшей родне жениха, привозит и подарок его дяде со стороны матери. А также, когда невесту забирают в свадебном кортеже из отчего дома, ее дяде со стороны матери делают символический подарок, обычно рубашку.
В эпосе можно найти сведения о материальной культуре и хозяйстве огузов-туркмен. На протяжении эпоса часто упоминается белый шатер. Здесь речь идет о древнем туркменском жилище — белой юрте ак ой. В этнографической литературе принято связывать наличие этого вида жилища у туркмен с кочевым направлением хозяйства в прошлом, что на наш взгляд, не совсем верно. Туркменистан — родина Джейтунской культуры, одной из самых ранних земледельческих культур в истории человечества (V тыс. до н. э.), что свидельствует об очень древних оседлоземледельческих традициях туркмен. Известно, что создание народного жилища определяется, прежде всего, условиями окружающей среды и климата, а уже потом видом хозяйственной деятельности. Белая юрта туркмен — идеальное жилище в условиях жаркого климата и с точки зрения экологичности: в ней прохладно летом и тепло зимой, на ее установку не требуется много сил, а строительным материалом служит дерево. При этом, постройку и внутреннее убранство юрты туркмены возвели в ранг искусства. Есть несколько видов туркменских ковров и ковровых изделий, которые предназначались только для убранства юрты. И в наши дни традиции постройки юрты не утрачены. В праздничные дни юрты возводят в парках туркменских городов и сел, при ресторанах национальной кухни, их нередко можно видеть как дополнительное место отдыха, приема гостей во дворе частного дома. В 2015 году туркменский город Мары был выбран культурной столицей тюркского мира и в честь этого события было построено уникальное, стилизованное под туркменскую белую юрту современное здание «Türkmeniň ak öýi» («Белая юрта туркмен»), в котором разместился концертный зал.
В эпосе можно найти и сведения о хозяйстве огузов-туркмен: земледелии, скотоводстве, охоте, ремесле, торговле и др. Так, упоминаются виноградники, тутовые деревья. У туркмен издавна развито шелководство, ткачество. В главе «Песнь об удалом Домруле, сыне Дука-коджи» упоминается колыбель из льняной ткани, что дает представление о ткачестве [1, с. 62]. Также в эпосе упоминаются золотистая полотняная ткань, сукно, кумач, золотое шитье [1, с. 76]. Что касается шитья, то до сих пор национальная одежда туркменок украшается вышивкой — это почти непременный атрибут и повседневной, и праздничной одежды.
Выработка шелковых, хлопчатобумажных, шерстяных, льняных тканей являлось неизменным в хозяйстве туркмен. Старинное ремесло ткачества не забыто и сегодня, шелковые ткани кетени пользуются большим спросом, а тонкая ткань чакменлик из верблюжьей шерсти идет на пошив национального мужского халата чакмен.
Таким образом, эпос «Горкут ата» является важнейшим источником по этнографии туркменского народа, в нем отражены сведения о материальной и духовной культуре туркмен-огузов. На примере эпоса можно видеть преемственность народных традиций и обрядов, многие из которых сохраняются и поныне.
1. Книга моего деда Коркута. Огузский героический эпос.- М.- Л., Издательство АН СССР, 1962.
2. Гундогдыев О. Туркменистан глазами европейских авторов ХIХ- начала ХХ вв. Хрестоматийный сборник. — Ашгабат: Мирас, 20.
3. Диванкулиева Б. Х. Эпос «Гёр — оглы» и его значение как историко- этнографического источника// Исторические исследования. IV Международная научная конференция. Казань, 2016.
4. Жыкыев А., Акыныязов Г. «Горкут ата» эпосында дап-дессурлар, адат ве этика// «Горкут ата»- 1500. Ашгабат: Магарыф, 1999.
ТУРКМЕНСКОЕ ПЛЕМЯ АБДАЛ
АБДАЛ [абда:л, чаще — апда:л] — туркменское племя в Ставропольском крае и Астраханской обл.; тире и роды племен човдур, ата, арсары, сарык. Этнографы связывают этноним абдал с эфталитами — белыми хуннами [Карпов, Кармышева, Артамонов, Росляков, Кузеев, Востров, Муканов, Гафуров, и др.]. Эфталиты в V в. образовали сильное государство, куда вошли Средняя Азия, Афганистан и Восточный Иран. Впоследствии они были завоеваны другими тюркскими народами и растворились в них [Каррыев и др.,]. «Эфталитские племена сыграли определенную роль в этногенезе туркменской народности и несомненно были одним из компонентов, вошедших в её состав». Возможно, туркменский этноним абдал связан с ними [История ТССР]. По мнению В. В. Вострова и М. С. Муканова, «вполне вероятно, что казахские и туркменские абдалы являются... остатками эфталов (эфталитов), расколовшихся на две части, из которых одна вошла к туркменам, затем через туркмен — к казахам. По Б. Г. Гафурову, в различных источниках эфталиты помимо ‘белых гуннов’ называются по-разному. Так, в сирийских и грекоязычных источниках — абдел и эпталит, в армянских—хептал, идал, тетал; в арабских—хайтал, йафтал, в такжикско-персидских — хетал, хайтал. Об этимологии этнонима имеются личные версии. Из них наиболее правдоподобной, на наш взгляд, яв-ляется гипотеза Бал'ами (X в.), приведенная в работе Б. Г. Гафурова. Бал'ами возводит этноним к бухарскому слову хайта:л ‘сила’, т. е. «сильный человек». В пользу этого мнения приведем также древнеуйгурское слово аптал, имеющее значение ‘герой, сильный человек’ [Радлов]. По его мнению Н.А.Баскакова, название булгарского рода абдал восходит к чувашскому диалек-тальному слову avat ‘рыть, долбить, копать, т. е. «пахать» аl — аффикс орудия (лица) действия, таким обра¬зом, абдал ‘племя пахарей, племя сохи’, Роды абдал встречаются также в составе башкиров и узбеков-локайцев. Афганское племя дуррани имеет параллельное название абдал [ТСЭ]. Судя по этнотопонимии, абдалы жили и в Азербайджане; в 19 районах Анатолии также имеются абдалы.
С. Атаниязов «Словарь туркменских этнонимов», Ашхабад, Ылым, 1988 г.
ДРЕВНЕХОРЕЗМИЙСКИЙ ЯЗЫК И ПРОБЛЕМА ЕГО ТЮРКИЗИЦИИ
Глава из книги А.Язбердиева «Письменные системы и библиотеки Туркменистана с древнейших времен до XIII века», Москва, 2010 г.
Выдающийся иранист А. А. Фрейман отмечал: „Вопросы измене¬ния языковой карты, языковых взаимоотношений самым тесным образом связаны с историей народов Средней Азией”. Эта мысль в первую очередь должна быть отнесена к взаимоотношениям древнехорезмийского и огузского языков, которым, на наш взгляд, ученые не уделяют должного внимания. Отнюдь не случайно, видимо, что автор географического труда „Худуд ал-алем” („Границы мира”), написанного на персидском языке в конце X в. (в 982 г.), всю Центральную Азию назвал „Гузским Туркестаном”. Характеризуя границы огузского государства того периода, выдающийся исследователь истории Древнехорезмийского государства С.П. Толстов писал: „Ко второй половине X столетия государство огузов достигает огромных размеров: на юго-востоке оно граничит с областями Тараза (ныне г.Джамбул на р. Талас) и Шаша (Ташкент); на юге охватывает бассейн Куван-дарьи и Жаны-дарьи; на севере, видимо, включает бассейны Сары-су, Челкара и Иргиза; на северо-западе достигает предгорий Урала, где граничит с башкирами; на западе вплотную примыкает к поволжским владениям хазар. На юго-западе владения огузов охватывают, видимо, значительную часть Устюрта’.
Об гузах (огузах) имеются сведения в произведениях ранних авторов - Ибн ал-Мукаффа, Ибн Хордадбеха, ат-Табари, ал-Джахиза, Абул Аббаса ал-Мервези, Ахмеда ас-Серахси, Мусы ал-Хорезми, ал-Белазури, ал-Бируни и др. Как видно из их сообщений, древнее Хорезмийское государство, расположенное в северо-восточной части мусульманского мира, с раннесредневековой эпохи (V в.) вплоть до XII в. было окружено со всех сторон только огузами. На востоке от Каспийского моря, то есть на территории современного Туркменистана, огузы селились на постоянное жительство уже с V в. Если в своем раннем произведении „Ал-Асар ал-бакия” („Памятники минувших поколений”) Ал-Бируни писал об огузах, то в книгах, написанных им в конце жизни, сообщает сведения о туркменах. Он является вторым автором после ал-Макдиси, кто использовал этноним туркмен. Можно считать, что ал-Бируни в некоторой степени был знаком с огузско-туркменским языком. Об этом говорит тот факт, что в своей „Геодезии” название озера Сарыкамыш он приводит в виде „Гуз денизи” („Озеро гузов”). Секретарь посольства аббасидского халифа ал-Муктадира (908-932), послан¬ного из Багдада в волжскую Булгарию, чтобы закрепить в этой стране ислам, Ахмед ибн Аббас ибн Фадлан является одним из ранних авторов, сообщивших сведения об огузах. В 921-922 г. он вместе с другими членами посольства совершил поездку в Булгарию (современные республики Башкортостан и Татарстан в составе России) не прямым путем через Кавказ, а через Иран и Туркменистан. В начале 922 г. они следовали из Ирана через Каракумы в северном направлении и продолжительное время могли наблюдать за огузами. В своих „Путевых записках” („Рисале”) этот путешественник привел обширные и точные сведения об огузах, их обычаях, торговых делах с хорезмийцами и о других взаимоотношениях. Комментируя их, В.В. Бартольд подчеркивал: „Огузы произ¬вели на Ибн Фадлана впечатление богатого кочевого народа, владев¬шего, как потом туркмены, огромными стадами баранов. Были бога¬чи, у которых было до ста тысяч баранов. Бараны были главным предметом вывоза из степей огузов в мусульманские области, при¬чем самая оживленная торговля происходила в пограничных пунктах Хорезма. В мирное время огузы приходили (очевидно, со своими стадами) в город Паратегин на правой стороне Аму-Дарьи, на рас-стоянии одного дня пути от Аральского моря, или в Гургендж (ныне Куняургенч)”.
Современник Ибн Фадлана, другой арабский ученый и путешест¬венник ал-Истахри, тоже сообщая весьма важные сведения об огузах и об их взаимоотношениях с хорезмийцами, писал: „С севера и запа¬да он (Хорезм) граничит с пределами гузов, на юге и востоке от него Хорасан и Мавераннахр. Он находится в конце р. Джейхун, после него, до впадения в Хорезмийское озеро, на реке нет населенных мест. Он лежит по обеим сторонам Джейхуна; главный город его на северной стороне, а на южной стороне большой город, называющий¬ся Джурджания. Это самый большой город в Хорезме после столи¬цы; он - место торговли с гузами”. Далее ал-Истахри сообщал: „Потом Джейхун достигает Хорезмского озера в месте, где живут рыболовы и нет ни селений, ни построек. Место это называется Халиджан. На берегу этого озера в стороне Халиджана земля гузов, в мирное время они приходят с этой стороны в селение Баратегин, а с другой стороны - в Джурджанию, оба они - пограничные крепости”. Ал-Масуди (X в.) в своей „Китаб ат-тенбих ва-л-ишраф” („Книга наставления и убеждения”) писал: „И на нем (Хазарском море) находятся многие из кочевьев гузов из (числа) тюрок”. Этот же автор в своей другой книге „Мурудж аз-захаб” („Золотые луга”), подтверждая проживание огузов на берегу Аральского моря, сообщал: „Преобладают среди тюрок в этом месте гузы, (частью) кочевые, (частью) оседлые. Это племя из тюрок, оно (делится) на три группы: нижние (гузы), верхние и средние; они самые храбрые из тюрок”. Ал-Макдиси о хорезмийцах и гузах писал следующее: „Знай, что Хорезм (Гургендж) на востоке подобен Сиджилмаса на западе, и природные свойства хорезмийцев подобны свойствам берберов. (Площадь) его 80 на 80 (фарсахов), в нем - жилища, следующие друг за другом, многоводные каналы, он изобилует рыбой и баранами, это место торговли с гузами и тюрками”. В упомянутом нами географическом труде „Худуд ал- алем” о взаимоотношениях огузов с хорезмийцами сообщается: „На запад от Мавераннахра пределы Хорезма. Кас [Кят] - главный город (касаба) Хорезма, ворота в Туркестан гузский”. Якут ал-Хамави, побывавший в Гургендже (Куняургенче) зимой 1219 г., то есть в период, когда, видимо, древний ираноязычный диалект хорезмийцев уже в значительной мере был тюркизирован, о Хорезме и его тогдашнем населении писал: „Окружают его (Хорезм) сыпучие пески. Живут там народы из тюрок и туркмен со своими животными . Об огузах, местах их расселения, их языковом богатстве ценнейший материал содержит ,Диван лугат ат-турк” Махмуда Кашгарского.
Из первоисточников следует, что в раннее средневековье (V-X1I вв.) с хорезмийцами в прямых и непосредственных отношениях на¬ходился только один тюркский народ - огузы. Лишь в конце XII в., по-видимому, когда процесс перехода от древнехорезмийского языка к тюркскому был завершен, в источниках появляются обрывочные и неконкретные сведения о связях хорезмийцев с другими тюркскими народами, в частности с кыпчаками. Торговые связи были взаимовыгодными и для огузов, и для хорез¬мийцев. „Хорезм был обязан своим богатством исключительно тор¬говле с кочевниками, по-видимому, получившей при исламе значи¬тельное развитие; эта торговля сосредотачивалась в северной части Хорезма с городом Гургенджем (ныне Куняургенч), составлявшей в X в. особое владение, независимое от домусульманской династии хорезмшахов” .
Основная причина тюркизации языка хорезмийцев заключалась в том, что с начала XI в. Хорезмийское государство вошло в состав двух мощных туркменских империй-сначала Газневидов, а затем Сельджукидов. Как отмечалось, в 1017 г. Махмуд Газневидский, за¬воевав Хорезм, назначил в этой стране наместником выдающегося полководца своего времени „великого хаджиба” Алтындаша, при¬своив ему титул хорезмшаха. Тем самым, после Афригидской и Ма-мунидской он стал основателем третьей по общему счету и первой тюркской (туркменской) династии хорезмшахов. Выходцем из конк¬ретно какого тюркского народа является Алтындаш, в источниках Данных нет. Хорезмшахи из этой династии, собственно сам Алтын¬даш и двое его сыновей, правили страной недолго, всего лишь не¬полных четверть века (1017-1041 гг.). Тем не менее именно с этого периода следует искать истоки тюркизации языка хорезмийцев. Пос¬ле назначения тюркского наместника огузы начали расселяться и жить не только в приграничных районах, но и в самом Хорезме. Воз¬никли селения, в которых отдельно проживали хорезмийцы и огузы. Количество последних со временем увеличилось, что и привело в ко¬нечном итоге к полной ассимиляции хорезмийцев среди них.
После Алтындаша основателем последней, четвертой, династии хорезмшахов стал Ануштегин Гарджа. О его происхождении из огузского племени бегдили имеются вполне конкретные и достовер¬ные данные . Он служил во дворце великого сельджукского султана Мелик шаха (1072-1092), занимал высокие государственные долж¬ности и был приближенным царя. Мелик шах назначил его своим наместником в Хорезме. С этого момента вплоть до гибели султана Джелал ад-Дина, то есть в течение почти двух веков, правителями великого Хорезмийского государства являлись представители туркменской династии Анупггегинидов. Видимо, в этот период окон¬чательно завершилась тюркизация древнего языка этой страны. В этой связи В.В. Бартольд отмечал, что хорезмийский язык был вы¬теснен из обихода турецким языком и, что в начале XIII в., в период правления хорезмшаха Мухаммеда (1200-1220), население страны было уже тюркизированным2. Он увидел этнографические следы древних хорезмийцев в национальных одеяниях современных турк¬мен и хивинских узбеков: „Одна из особенностей хорезмийского костюма - высокие шапки-сохранилась у северных хивинцев и туркмен; остатком хорезмийского языка являются, несомненно, не¬которые термины в области искусственного орошения {арна - боль¬шой канал, яб - малый канал), также сохранившиеся только у хивин¬цев и туркмен. О том, что слово яб сохранилось в туркменском языке В.В.Бартольд отметил и в другой своей работе.
Отношения туркмен с древними хорезмийцами и их последствия нашли свое отражение и в событиях, связанных с их общей борьбой против монгольских завоевателей на Ближнем Востоке под руко¬водством последнего правителя Хорезмийского государства, вели¬кого туркменского полководца султана Джелал ад-Дина Менгбурны. После его смерти, как писал З.М. Буниятов: „Остатки хорезмийцев осели в Египте, на севере Сирии и Ираке и на юго-западе Анатолии. На севере Ирака потомки хорезмийцев живут поныне в селениях Мосульского и Киркукского округов. В Анатолии они носят наз¬вание хурзумлу и живут в селениях, которые и сейчас называются Хурзум. Восемь таких селений находятся в вилайете Маниса Йня) на берегу Эгейского моря.
По сообщению Ибн Биби, после смерти хорезмшаха Джелал ад-Дина Менгбурны один из его эмиров по имени Сары хан перешел на службу к конийскому султану Ала ад-Дину Кей-Кубаду I. Сары-хан, по предположению турецких исследователей, является основателем династии Сарыханидов, которая и владела вилайетом Маниса. Эта династия просуществовала до 1412 г.
В Восточной Анатолии хорезмийцы осели в округах Кутахии и Алашехира. Их потомки живут теперь в селениях Хорзом спииреи, Овачик, Хорзом Алаяка, Хорзом Саздере, Хорзом Кесерлер, Хорзом-и Энбеми. Кроме того, в вилайете Урфа существует три селения под названием Хорезм, в которых живут потомки хорезмийцев, бежав¬ших из Сирии. Так закончилась эпоха хорезмийцев, покинувших ро¬дину вместе с султаном Джелал ад-Дином Менгбурны и расселив¬шихся по различным областям Ближнего Востока в результате монгольского нашествия”. Неслучайно, видимо, тот факт, что жите¬ли всех этих селений ныне называют себя туркменами.
Сообщения З.М.Буниятова можно дополнить сведениями, отно¬сящимися к нашему времени. После того, как Туркменистан в 1991 г. приобрел свою независимость, была налажена связь с соотечест¬венниками, проживающими в указанных странах. В том же году, когда в Ашхабаде была создана Гуманитарная ассоциация туркмен мира, то в ее управленческий Совет были избраны туркмены, проживающие в Турции - Юсуп Халадж оглы и Салахетдин Байсал. в Саудовской Аравии - Хаджи Пигам Джума, в Сирии - Ал Али Бешир и Исмаил Шибрак, в Ираке - Ахмет Бегдили Гунеш. Постепенно наладились непосредственные контакты творческих деятелей Туркменистана с туркменами, живущими в этих странах. А.Сахатмурадов, побывавший в научной командировке в Египте и Сирии в 1977 и 1990 гг., о туркменах, проживающих в этих странах, в частности о сирийских туркменах, пишет: „Сирийские туркмены гордятся тем, что где-то вдали существует Туркменское государство. Любую вещь, связанную с ним, они рассматривают как священную, живо интересуются всем тем, что происходит в жизни Туркме-нистана, получают газеты и журналы, издающиеся в нем, с интересом читают произведения туркменских писателей и поэтов, сердечно встречают и принимают приезжающих в Сирию предста¬вителей искусства, науки, литературы из нашей страны. С большим желанием смотрят наши фильмы. Такие фильмы, как „Невестка”, „Дерево Джемал” кинорежиссера Ходжакули Нарлиева в свое время были встречены с большой теплотой и любовью не только сирийскими туркменами, но и всем населением этого государства”. Эти чувства можно отнести и к туркменскому населению, прожива¬ющему в других Ближневосточных странах. После создания Гуманитарной ассоциации туркмен мира ученые, писатели и другие творческие деятели, представители туркменской диаспоры в указанных странах в одиночку и группой систематически посещают родину своих предков. Они регулярно принимают участие в ежегодных научных конференциях, проводимых Гуманитарной ассоциацией в Ашхабаде.
Несмотря на имеющиеся достаточно многочисленные и достовер¬ные факты, определяющие характер отношений хорезмийцев с огу- зами-туркменами, начиная с раннесредневекового периода по нас¬тоящее время, часть ученых, по нашему мнению, не смогла объек¬тивно подойти к освещению этого вопроса. Почему-то, они видели следы древнего хорезмийского языка только в словарном составе языка узбеков, живущих в Хорезмской области Узбекистана. Воз¬можно, в определенной мере на это их натолкнуло сходство наз¬вания области с древним топонимом Хорезм. Так, А.А.Фрейман, первым выдвинув эту идею,писал: „Исследование словаря узбек¬ских говоров Хорезма3 поможет выяснить остатки хорезмийского словаря, сохранившиеся в этих говорах”4. В.А. Лившиц, в свою очередь продолжал: „Тюркизация Хорезма, проходившая в течение ояда столетий, привела к постепенному поглощению хорезмийского языка тюркскими среднеазиатскими языками. Процесс этот завер¬шился, по-видимому, в XV в. Тюркские слова и целые выражения, встречающиеся в сочинении аз-Захиди (например, если хорезмиец скажет по-тюркски: „эр оглум” свидетельствуют о том, что население Хорезма (или по крайней мере определенная часть его) уже в XIII в. было двуязычным.
Хорезмийский язык оставил след в лексике узбекских говоров Хорезма (ср., например, сохранение хорезмийских терминов ороше¬ния арна „большой канал”, яб „малый канал”, арык в этих гово¬рах)’ . Последние примеры мы уже встречали у В.А. Бартольда. В отличие от А.А. Фреймана и В.А. Лившица он их совершенно спра¬ведливо относил к словарному составу двух народов-туркмен и узбеков Хорезма. Почему А.А. Фрейман и В.А. Лившиц в этом воп¬росе отдали предпочтение только узбекским говорам Хорезмийской области и не приняли во внимание туркменские говоры Дашогузской области, остается совершенно не ясным. Между тем, эти два и некоторые другие слова и поныне употребляются в современном туркменском языке, и таких слов не мало. В целом же этот вопрос должен быть решен на научной основе путем составления специаль¬ного словаря слов, перешедших из хорезмийского языка в соврем¬енный туркменский и узбекский языки.
Комментируя выдвинутые соображения о взаимоотношениях древних хорезмийцев и хивинских узбеков, можно сделать следую¬щие замечания. Во-первых, по сообщениям первоисточников, приве¬денных нами, прямые контакты хорезмийцев с другими тюркскими народами (например, с кипчаками) начались как минимум на семь веков позже (с XII в.), чем с огузами-туркменами. Во-вторых, реше¬ние этого вопроса должно базироваться не только на лингвистических примерах, к тому же весьма недостаточных, но и исходить также из исторически сложившихся продолжительных связей. К со-жалению, без полного учета этого, на основе всего лишь двух слов, в одинаковой мере используемых в современных туркменском и уз¬бекском языках, были сделаны далеко идущие односторонние выво¬ды. С.П.Толстов первым объявил прямым наследником великого культурного и научного наследия древних хорезмийцев только один узбекский народ. В своих статьях, посвященных ал-Бируни, он со всей прямотой подчеркивал: „Бируни - по происхождению хорез¬миец, выходец из того ираноязычного населения древнего и ранне¬средневекового Хорезма, которое, впитав в себя различные тюрко¬язычные элементы, вошли в состав узбекского народа, составив эт-ническую основу современных хорезмских узбеков”. В статье „Би¬руни и его время”, неоднократно потом перепечатанной, переходя от частного (хорезмских узбеков) к общему (ко всему узбекскому народу), С.П.Толстов продолжал: „Бируни - хорезмиец, а хорез¬мийцы вошли как важное слагаемое в состав основного этнического ядра узбекского народа. Хорезмийские узбеки - прямые потомки древних и раннесредне¬вековых хорезмийцев, их культура, а через них и культура всех узбеков-прямое продолжение культуры древних хорезмийцев. Бируни, как и его великий предшественник и соотечественник Мухаммед ибн Муса ал-Хорезми, - классик узбекской культуры, за¬чинатель узбекской науки, величайший из ученых средневекового Узбекистана”.
Примеру С.П.Толстова следовали единичные ученые. Так, М.Е.Салье свою брошюру о Мусе ал-Хорезми, изданную на русском и узбекском языках озаглавил „Мухаммед аль-Хорезми – великий узбекский ученый”. Подобные односторонние, не основанные на исторических фактах выводы отдельных ученых, как это ни странно, осведомленных об истории народов Средней Азии, их языковом развитии и культурном наследии, мягко говоря, удивляют. Чем же можно объяснить, что в выводах этих ученых не упоминаются огузы и туркмены, которые, как мы пытались доказать, являлись един¬ственным народом, проживавшим начиная с V в. по XII в. бок о бок с древними хорезмийцами и находившимся с ними в тесных отношенниях?
Древний хорезмийский народ оставил глубокий и неизгладимый след в истории науки и культуры древнего и средневекового периодов. Как бы он не был близок через узбеков Хорезмийской области Узбекистана всему узбекскому народу, он в такой же степени он, может быть, даже в значительно большей, является близким через туркмен Дашогузской области Туркменистана, включающей в себя добрую половину территории Древнего Хорезма с его столицей Гургенджом (ныне Куня-Ургенчем), всему туркменскому народу. Историческая же истина основана на многовековых взаимоотношениях древних хорезмийцев с огузами и туркменами. Естественно, что два братских народа, туркмены и узбеки, живущие на территории Древнего Хорезма в течение многих веков, имеют равные права быть наследниками научного и культурного богатства, оставленного этим культурным народом. Два братских государства, Туркменистан и Узбекистан, история наделила беречь и умножать его наследие.
Завершая краткое изложение истории древних письменных систем и замечательных средневековых библиотек Туркменистана следует отметить, что судьба этих учреждений того периода была похожа на судьбы всех научных очагов стран восточной части мусульманского мира. Вторжение в начале XIII в. в пределы государств этого региона монгольских завоевателей образовали болшую разделительную линию в хронологии, по крайней мере, в восточной части мусульманского мира до и после него внутри истории мусульманского периода. Нанесенный удар был настолько сильный и всеуничтожающий, что культурное развитие полностью было разрушено. Кульминацией этих трагических событий являлся 1258 год, когда Хулагу-хан завоевал Багдад и убил последнего халифа из Аббасидской династии Мустасима (1242-1258). После этого единый Халифат мусульман и Багдад, как его столица, перестали существовать. Ученые всего мира единодушны в своих выводах и оценках этих трагических событий. Выразив их общий лейтмотив Э.Браун писал: „Потери, понесенные мусульманской наукой, никогда вновь не достигшей прежнего уровня, не поддаются описанию и превосходят все, что можно было представить: были не только полностью уничтожены тысячи бесценных сочинений, но из- за большого количества ученых людей, либо погибших, либо едва спасших свои жизни, сама традиция истинной учености...была почти разрушена”. О.Пинто развивая мысли Э.Брауна и сославшись на него, писала: „Ни Чингиз-хан, ни Хулагу-хан не обращали никакого внимания на человеческую жизнь или на институты культуры. Они держали своих лошадей в мечетях, сожгли библио¬теки, они использовали драгоценные рукописи в качестве топлива, сравняли с землей завоеванные города с их населением”.
Subscribe to:
Comments (Atom)